Никифорова В.Н. "Анализ литературного текста в эстетическом и нравственно-этическом аспекте"

Никифорова Вера Николаевна -  доцент кафедры русского языка и литературы 

Важная роль в рас­крытии реальной диалектики этики и эстетики принадлежит искусству, которое А. И. Герцен назвал «эстетической школой нравственности». Любое общественное яв­ление, поступок или мотив челове­ческой деятельности обладают од­новременно эстетическим и этиче­ским значением (ценностью) и мо­гут быть оценены, с одной сторо­ны, как прекрасное или безобраз­ное, с другой стороны, как добро или зло. При этом издавна в общест­венном и индивидуальном созна­нии нравственное и прекрасное мыслятся как некое органическое единство, фиксируемое даже сло­весно (напр., древиегреч. понятие «калокагатия» означает одновре­менно и «доброе» и 'прекрасное», а понятие «прекрасное» в русском эпо­се и сказках применяется для обо­значения физического совершенст­ва, душевной силы и нравственной чистоты). Такое взаимопроникно­вение двух относительно самосто­ятельных понятий отражает важ­нейшую ценностную установку, выработанную исторически разви­вающимся общественным сознани­ем; с гуманистической точки зрения пре­красным является то, что нравст­венно, морально, что возвышает и облагораживает человека, а нрав­ственное не может быть признано морально-добрый, если оно внут­ренне не связано с прекрасным. Именно внутреннее родство, сущ­ностное единство этической и эсте­тической сфер обусловили смысло­вую специфику понятий «возвышенное», «низменное», «героиче­ское» и др,, где этическая и эсте­тическая оценки явления или по­ступка выступают нераздельно, слитно, Диалектика взаимоотноше­ний эстетического и этического, однако, не исчерпыва­ется их единством.

При анализе произведения особо важен сравнительно-типологический подход, который позволяет выявить общее и национально-специфическое в родной и русской литературе.

Методологической основой учебников-хрестоматий, как и преподавания русской литературы в любой (в русской или нерусской) аудитории, является философское положение о диалектике «всеобщего, особенного и отдельного». Это триединство позволяет обосновать особенности подхода к анализу текста художественного произведения, а также к особенностям преподавания русской литературы в любой нерусской аудитории. Оно заключается в том, что в равной мере важны общечеловеческое содержание русской литературы, ее национальное своеобразие и воплощение в индивидуальном творчестве писателя.

 Данное положение можно рассмотреть на примере положения о разветвленной системе интерпретаций-ответов на вопрос: Что есть Красота? Что есть Истина? Что есть Добро? Ответы на него от поколения к поколению будут модифицироваться и множиться, образуя причудливое поле языковой игры. Иными словами, можно полагать, что внутри языка и культуры су­ществует место (вызов, приглашение), и высказывания о красоте и безобразии являются ответными реакциями, создаваемыми средства­ми же языка на такой вызов. Можно также утверждать, что существует готовность языка и культуры отвечать на вопрос: Что есть красота? - каждый раз обновляя, модифицируя, трансформи­руя содержание ответов.

В данной статье рассмотрим названную выше проблему на примере культурной семантики концепта КРАСОТА. Как и большинство концептов идеалистического языка, например, понятие красота остается вечно дискуссионным. Его культурная семантика, так же, как и семантика концептов Истины и Добра, заключает в себе вопрос: «Что есть?». Красота амбивалентна, что свойственно многим культурным кон­цептам. Ответы могут выражать не только разные, но и различающиеся позиции, например: (1)- До какой-то границы я с вами. Но Лев Николаевич говорит, что чем больше человек отдается красоте, тем больше отдаляется от добра. — А вы думаете, что наоборот? Мир спасет красота, мис­терии и тому подобное, Розанов и Достоевский? (Борис Пастернак. Док­тор Живаго).(2) Обман и, может быть, величайший из женских секретов... (...) заключается в том, что красота кажется этикеткой, за которой спря­тано нечто неизмеримо большее, нечто невыразимо более желан­ное, чем она сама, и она на него только указывает, тогда как на самом деле за ней ничего особого нет... Золотая этикетка на пустой бутылке... (В. Пелевин. Чапаев и пустота).

Вместе с тем можно предположить, что существует определенная логика в развитии концепта и в смене утверждений, касающихся кра­соты. Возникают вопросы: Какие описания / утверждения попеременно заполняют всегда пустую­щее, всегда востребованное и посылающее свой импульс-запрос место? Как можно оценить содержание ответов, формирующих в социуме представление о красоте?

1.Образ красоты: метафорическое представление о космосе, жизни, свете.

Гречес­кое слово космос включает в себя такие смысловые компоненты как: «наряд», «украшение», «краса». Их полный перечень имеет следу­ющий вид: космос — «порядок», «упорядоченность»; «строение», устройство»; «государственный строй», «правовое устройство», «над­лежащая мера»; «мировой порядок», «мироздание», «мир»; «наряд»; «украшение», «краса» [Топоров 1992, с. 9]. Это показывает согласо­ванность мирового порядка и красоты. Ср. также следующие выска­зывания: древнегреческий Космос актуализирует идею эстетически отмеченного порядка, украшенности [Топоров 1992, с. 9]; образ кра­соты [в мифологии Древней Греции. — И. Б.] являл собой метафори­ческое представление о космосе [Фрейденберг 1997, с. 220].

2.Красота как миф о творении

Миф о творении также соотносится с представлениями о красоте. Это соотношение обсуждается в литературных текстах.Устойчивые (стереотипные) словосочетания в современном русском языке красота и совершенство мира, природы. Вселенной...; красо­та земная, небесная.

3.Красота как космический по­рядок.

Таким образом, в разных типах дискурса красота семантически объединена с гармонией, порядком и противопоставлена хаосу, корре­лирующему с деструкцией, дисгармонией, беспорядком.

4.Красота – жизнь, уродство- смерть

В мифологии красота связана с жизнью, уродство — со смер­тью. Уродство примета хтоническая, и все его варианты имеют одну и ту же семантику, отходя в комедию, фарс и «реальные» жан­ры, рядом с преобладанием красоты в жанрах высоких [Фрейден­берг 1997, с. 220]. Реактуализация этих представлений, в соотнесенности кра­соты и жизни прослеживается в литературных текстах: «Взгляните на эти деревья, на небо, отовсюду веет красо­тою и жизнью; а где красота и жизнь, там и поэзия» (И. Тургенев. Рудин).

Связь красоты и жизни подчеркивается также противопоставлением смерти и красоты.

5.Красота-свет-жизнь

Смысловые отношения между красотой и космосом обнаружива­ются также в характерной для разных культур, в том числе и традици­онных, связи между красотой и счетом, небесными светилами и в первую очередь главным светилом — солнцем.

В фольклорном дискурсе славян красота символически соотнесе­на с красным, белым и золотым цветами. Все эти цвета также сим­волизируют солнце. Это показано в работе А. А. Потебни [Потебня 1989], который проанализировал славянские народные песни, ср.: «Красное солнце» - прежде всего светлое, потом — прекрасное». Лицо человеческое представляется светлым, т. е. прекрасным, как солнце.

Основываясь на фольклорной образности, можно выстроить парал­лель: красота — солнце, солнечный свет. Здесь также обнаруживает­ся импликативная цепочка: красота — свет — жизнь.

6.Олицетворение эстетической оценки. Образы красавиц.

 Об­разы красивых женщин, красавиц, выступают как олицетворенная эстетическая оценка и референциально связаны с «кос­мическим началом» красоты. Эстетическая оценка олицетворена в образе космической красави­цы («космической Афродиты»). Ее можно рассматривать как персони­фицированный образ Вселенной. В красоте богов, богинь угадывался образ Вселенной, черты эстетически отмеченного космоса ср., напри­мер, пушкинское описание царевны Лебеди: За морем царевна есть, II Что не можно глаз отвесть: II Днем свет божий затмевает, II Но­чью землю освещает, И Месяц под косой блестит, II А во лбу звезда горит. Образ царевны Лебеди ближе к богине, чем к царице и сближа­ется с образом Вселенной.

Эстетическая оценка воплощена в образах смертных женщин, на­следующих власть: цариц I царевен, принцесс, героинь. Оценка реализуется в образах «природных» красавиц, получивших социальный статус. Если богине присуща кра­сота арпоп, царице — по праву наследования (как наместнице богини на земле), то смертная женщина (не царица) обретает социальный ста­тус красавицы путем прохождения через ритуал. Об эзотеричности ри­туальной красоты, в огличие от «природной», писал Ж. Бодрийяр.

Статус красавицы предполагает легитимацию, осуществляемую че­рез общественное признание. «Природная» красавица должна быть за­мечена. Право считаться, называться красавицей утверждает соци­ум. Социум — это коллективный глаз, выносящий вердикт, а также коллективный язык и коллективное ухо, создающие красоте легитим­ность. (В некотором смысле слова красавица — что королева, избран­ная демократическим путем.) Слухи I молва I слава о ее красоте раз­неслись... — фразы, описывающие процесс обретения «природной» красавицей социального статуса. Она слывет красавицей, она — из­вестная, знаменитая, светская... красавица — фразы, утверждаю­щие / подтверждающие статус красавицы, В процитированных выше пушкинских строках: «Свет мой, зеркальце, скажи...», — зеркало совмещает две функции. Оно отражает «природную» красавицу и оце­нивает (точнее, утверждает) ее социальный статус: первой красавицы.

Образ абсолютной красавицы часто создается посредством указа­ния на уникальность красоты. Об абсолютной красавице говорят: пер­вая красавица, единственная такая во всем мире, свет не видывал тактой красавицы... Эта позиция содержит нарративное ожидание: Аб­солютная красавица, как правило, становится героиней текстов (ле­генд, преданий, сказок, романов, а также рекламы, газетных заметок, слухов, сплетен и т. д.). Уникальность красоты часто описывается с помощью прилагатель­ных, содержащих отрицание: неслыханная, невиданная, неописуемая, несказанная... красота.

Посвящения, мадригалы, комплименты служат для публичною подтверждения статуса красавицы. Вне такой оценки красавица оказы­вается как бы без зеркала и без прав.

Красавица, как и другие фигуры власти, может быть включена в ритуал увековечивания: живопись, скульптура, стихи, посвящения. Техника и технология XX века, прежде всего фотография и кино, зна­чительно расширили границы социокультурной памяти. Это касается и памяти о красавицах, поскольку возникли новые формы их увековечи­вания. Статус красавицы перестал находиться в прямой зависимости от текущего момента, появилась возможность «отложенного» призна­ния.

Развитие визуальных средств в XX веке способствовало появле­нию красавицы нового типа — виртуальной красавицы, являющейся продуктом массовой культуры.

7.Красота (красавица) - сила и власть.

Персонификация эстети­ческой оценки ведет к социализации и к более четкому обозначению семантических отношений: красота (красавица) - сила и власть. Кон­цептуальная близость красоты и власти проявляется в семантической структуре космоса, в которой компоненты «государственный строй», «правовое устройство» образуют общий ряд с «украшением», «наря­дом», «красой».

Оказалась первой красавицей и была провозглашена самой красивой жен­щиной королевства. В тгом сюжете помимо мотива красавицы, которая таковой себя не осознает и как бы не существует вне социального призна­ния, можно увидеть встречающуюся в фольклорных, мифологических. Литературных текстах трансформацию безобразного в прекрасное. Ср., Например: гадкий утенок - прекрасный лебедь, лягушка-царевна. В рассказе А. Куприна изменяется не внешность героини, а ее окружение и социальный контекст. Несмотря на свое «ослепляющее» воздействие, красота притя­гивает взоры. На красавиц заглядываются, засматриваются, гля­дят во все глаза. На красоту невозможно наглядеться: красота не­наглядная.

Помимо устойчивого уподобления красоты свету, как правило, яр­кому, существует также устойчивый, традиционный мотив соперниче­ства красоты со светом, когда красота столь ярка, ослепительна, что свет меркнет перед ней. Красавица способна затмевать.

Образ абсолютной красавицы, выстроенный с помощью световых и «царственных» эпитетов: блестящая, Клеопат­ра, мраморная краса, ослепительна — противопоставлен иной силе и иной красоте, которую невозможно затмить, например, красоте Татьяны. Нечто похожее (конечно, с некоторыми оговорками) можно усмотреть и в другой паре: Элен Безухова — Наташа Ростова.

На концептуальную близость красоты и власти указывают также метафоры и сравнения. Красивую женщину называют или сравнивают с богиней, ангелом, мадонной, царицей, королевой, царевной, принцес­сой. Образу красавицы приписывается величие: величавая красавица. Красавица, концептуально связанная с гармонией и порядком, на­деляется способностью влиять на мироустройство, совершенствовать человека.

Пассивное начало красавицы проявляется в том, что, будучи персо­нифицированным образом мужского влечения, желания, она высту­пает как объект желаемого обладания, как чистая причинность. Она не действует, но подвергается воздействию, точнее, притягивает к себе действие. Она создает вокруг себя поле соблазна и поле действия. Она выступает как сюжет, образующее начало.

Мифопоэтические тексты дают нам образы: спящей красавицы - ее надо разбудить; царевны Несмеяны - ее надо рассмешить: краса­вицы Елены - ее надо украсть, а потом ее надо отвоевать. На этом строятся сюжеты многих сказок, легенд. Красавиц добива­ются, домогаются, крадут, во имя ее идут на подвиги, из-за них ведут войну. Красавица становится объектом экономического обмена: купли - продажи. В роли покупателя выступают разные персонажи: от простых смертных до повелителя тьмы.

 Красавица включена в разные дискурсивные прак­тики. При этом общим остается восприятие красоты как ценности. Цен­ностные характеристики советской женщины исчерпывающе обозна­чены в шутливой фразе: Студентка, комсомолка, спортсменка и, наконец, просто красавица! — которая стала крылатой после фильма Л. Гайдая «Кавказская пленница».

В народно-поэтическом дискурсе красота и счастье сопоставля­ются как ценности разного порядка: Не родись красивой, а родись сча­стливой. Это не противоречит тому, что краса­вица является одной из центральных фигур в текстах традиционной культуры.

И традиционная, и элитарная, и массовая культура, создающие разные образы/облики/лики красоты, имеют общий модус: воспроизво­дят ценностный конструкт красоты. В масскультуре, благодаря ви­зуальным средствам, происходит тиражирование образов красавиц. Это формирует и оформляет, с одной стороны, желание стать красави­цей, с другой стороны, рост массового потребительского спроса на красоту и ее коммерциализацию.

…«В последние пятнадцать-двадцать лет литературоведам пришлось многое пересмотреть в своих взглядах и убеждениях. Жизнь побуждает искать новые методологические ориентиры, находить новое в тех понятиях и категориях, которые в недавние времена казались незначительными и несущественными. Постепенно от нас отдаляется время, когда копья ученых ломались в основном на поприще разрешения проблем творческого метода» (Федоров Г.И., Чебоксары, 1996).В результате таких изменений «обрели право на самостоятельность и на полнокровную жизнь другие, мыслимо с характером человека единицы художественного мышления» (Федоров Г.И., там же, с.4).

Таким образом, эстетическая практика художественной прозы показывает, что писатели в своей деятельности обращаются и к созданию типологизированных образов не только людей, но и общественных ситуаций (Гулыга, 1987, с.179).

Каждая литература имеет свой эстетический потенциал, определяемый особенностями «месторазвития» и местопространства», характером национальной жизни, народной философии. Как видим, типологизированные образы, характеры, сюжеты, слово, культурная семантика концепта во многом зависят и от определенных черт мироощущения, культурных, исторических традиций народа, от особенностей эстетических процессов в различные эпохи. Общеизвестно, каждый язык обладает гибкой системой эстетических принципов, норм используемых в художественной речи.

Многообразие конкрет­ных случаев несовпадения этического и эстетического, как правило, является результа­том нарушения гармонии в отно­шениях между реальным и иде­альным, а также природным и духовным, внутренним и внешним в самой че­ловеческой жизнедеятельности. В сфере поведения личности и от­ношений между людьми это выра­жается а недооценке «формы» поступка или общения, которая может быть вежливой или грубой, изящной или вульгарной, либо, на­против, в пренебрежении «содер­жательной» стороной поведения и общения, что наиболее наглядно проявляется и «чистых» формах этики и эстетики (этикет, мода).

 В реальной жизни порок, пошлость, духовная нищета и ограниченность нередко маскируют свою подлин­ную сущность внешней красиво­стью формы, манер, слов. Поэтому отличие подлинной красоты от красоты мнимой выявляется через ее отношение к добру, т. е. через установление ее собственно человеческого содержания. Нравствен­ная оценка события, факта или поступка органически входит в состав и структуру эстетической ха­рактеристики любого социального явления.

При анализе художественного текста желательно учитывать и этическое, и эстетическое, так как такое взаимопроникновение двух относительно самостоятельных понятий отражает ценностную установку, выработанную исторически развивающимся общественным сознанием: с гуманистической точки зрения прекрасным является то, что нравственно, морально, что возвышает и облагораживает человека.

Литература

Алпатов В.М. Волошинов, Бахтин и лингвистика.432 с.2005.

Брагина Н.Г. Память в языке и культуре.- М.: Языки славянских культур, 2007.

Бранко Тошович. Экспрессивный синтаксис глагола русского и сербского/хорватского языков. 560 с. 2006.

Ермакова Г.А. Постижение тайны слова. Чебоксары: Изд-во ЧРИО, 2001.-260 с.

В. Н. Топоров. Из истории русской литературы. Т. II: Русская литература второй половины XVIII века: Исследования, ма­териалы, публикации. М. Н. Муравьев: Введение в творче­ское наследие. Кн. 1.912 с. 2001. Кн. П. 928с. 2003.

В. Н. Топоров. Исследования по этимологии и семантике.Т. I: Теория и некоторые частные ее приложения. 816 с.2004.

Т. II: Индоевропейские языки и индоевропеистика. Кн. 1. 544 с. 2006.

Т. П: Индоевропейские языки и индоевропеистика. Кн, 2. 728 с. 2006.

О. Н. Трубачев. Труды по этимологии: Слово. История. Культу­ра. Т. 1.800с. 2004. Т. 2. 664с. 2005.

Н. М. Тупиков. Словарь древнерусских личных собственных имен: С прил. 1032 с. 2005.

Б. А. Успенский. Часть и целое в русской грамматике. 128 с.

2004. Б. А. Успенский. Историко-филологические очерки. 176 с. 2004.

С. В. Чирков. Археография в творчестве русских ученых конца XIX — начала XX века. 320 с. 2005.

Федоров Г.И.Художественный мир чувашской прозы. Чебоксары, 1996).

Т. Б. Юмсуыова. Язык семейских — старообрядцев Забайкалья. 288с. 2005.

Е. М, Юхименко. Старообрядческий центр за Рогожской заста­вою. 240 с. 2005.

Язык. Личность. Текст: Сб. ст. к 70-летию Т. М. Николаевой. 976 с. 2005.

Б. И. Ярхо. Методология точного литературоведения: Избран­ные труды по теории литературы. 927 с. 2006.